Национальный фонд Казахстана — это совершенно уникальный финансовый институт, ни у кого из ближайших соседей его нет, да и по миру аналогов ещё поискать. Единственное, что у всех на виду и с чего все берут пример , включая нас, — это государственный нефтяной фонд Норвегии, он же резервный, он же фонд будущих поколений. Между прочим, он же Государственный пенсионный фонд, и в нём уже не 100 млрд, а под 2 трлн долларов. Что же касается минимальной пенсии в Норвегии, давайте лучше помолчим. Будущие поколения — это само собой, но и уходящее проводит остаток жизни в полном комфорте.
А вот о таком сходстве молчать не стоит: по добыче нефти Казахстан полная ровня Норвегии, где-то по 90 млн тонн в год. Откуда же тогда столь разительная разница как в накоплениях, так и в отдаче для собственных граждан?
Про разницу чуть позже, а пока про параллели: все достаточно редкие по миру фонды такого рода нефтяные. И возникают они по одной и той же необходимости: отсечь от экономики страны добычи слишком большую выручку от нефтяного экспорта. Либо потому, что столь большой приток валюты страна переварить уже не в состоянии: у неё и так самая современная и высокотехнологичная экономика и столь благополучная социальная среда, что ещё больше заливать её деньгами попросту вредно. Либо потому, что страну целенаправленно отсекают от валютной выручки ради максимизации внешнего использования. А от самого Нефтестана требуется наличие только такой экономики, которая обеспечивает добычу и вывоз сырья, и только такой социальной инфраструктуры, которая не мешала бы “вывозной” схеме и обходилась по минимуму.
Предыстория норвежского фонда — это война Судного дня 1973 года. Вооруженная советской техникой коалиция арабских стран атакует Израиль, тяжелейшие потери с обеих сторон, но Израиль одерживает победу, его танки входят в Египет, движутся к Суэцу, и Хрущеву приходится даже угрожать Западу атомным оружием. Результатом тяжелого поражения становится глубокая обида арабского мира и объявление нефтяного эмбарго. И это уже тяжелый шок, переосмысление всей энергетической политики для Европы.
Но результатом становится и форсированное освоение незадолго до того открытых нефтегазовых месторождений в Северном море, а также — внимание! — форсирование строительства нефтепроводов и газопроводов из СССР: Европа стремительно подсаживается на энергетическую иглу Советов. На неё же в итоге подсел и сам Советский Союз.
Наш Национальный фонд — это 2000 год, тогда первый взнос в него делает “Шеврон” как плату за казахстанскую долю в образовании компании “Тенгизшевройл”. А предыстория — это наш казахстанский Чернобыль: гигантский пожар в 1985 году на уже осваиваемом и чрезвычайно перспективном, но тяжеловатом для советской техники нефтяном месторождении Тенгиз, который всем СССР тушили больше года. Это начатые ещё первым президентом СССР и законченные первым президентом Казахстана переговоры с “Шевроном” о совместном освоении Тенгиза.
И это идущее уже тогда силами социалистического содружества обустройство крупнейшего газоконденсатного месторождения Карачаганак. По тем временам в Аксае можно было купить небывалое: чешское и венгерское пиво. И это понятная уже тогда гигантская перспектива Кашагана.
Наконец, последнее сходство, а потом уже перейдем к отличиям: и наш фонд, и норвежский наполняются валютной выручкой от реализации нефтяного сырья за пределами национальной юрисдикции. Фактически на одних и тех же европейских биржевых площадках или по прямым контрактам с европейскими покупателями. И вот с этого момента сплошные различия.
В чем же принципиальная разница между нашим Нацфондом и норвежским?
Норвегия, хоть и не является членом Евросоюза, есть неотъемлемая часть его экономического пространства и по взаимному согласию взяла на себя роль поставщика на общий рынок столько нефти и газа, сколько может добывать по максимуму. Продает же нефть за пределами национальных границ государственная нефтяная компания, и она, надо полагать, не крысятничает, откладывая немалую часть выручки за границей. Соответственно, нефтяной фонд Норвегии, заодно играющий роль пенсионного, обеспечивает достаточное денежное наполнение внутри страны, остальное вкладывает в ценные бумаги своих партнёров, то есть возвращает живую ликвидность в их общий денежный оборот.
Наш Национальный фонд есть непосредственное продолжение конфиденциальных соглашений о разделе продукции (СРП), заключённых с получившими Тенгиз, Карачаганак и Кашаган американо-европейскими консорциумами. То были супертрудные годы, мировые цены на нефть были на минимуме, постсоветская казахстанская нефтянка лежала на боку, к тому же она не имела выхода на мировой рынок.
По-другому тогда не получалось, в результате появилась та самая “вывозная” экономическая модель в нефтяном и горно-металлургическом секторах, вокруг которой в обслуживающем качестве выстроилась и вся прочая экономика Казахстана. И не только экономика. “Сначала экономика, потом политика” — так было сказано как раз по этому поводу.
Если начистоту, то СРП, содержания которых мы не знаем, есть фактическая экономическая Конституция для нашего правительства заодно с Национальным банком и парламентом. А Национальный фонд, в который не совсем нам известным образом идут поступления от иностранных нефтедобытчиков, есть зримое воплощение “вывозной” идеи.
По существу, эти поступления являются идущими в доход государства налогами, но только изъятыми из национального налогового законодательства. Налогам же полагается поступать в бюджет, поэтому Национальный фонд — это тоже бюджет, только изъятый из национального бюджетного законодательства.
Теперь главное: хотя мы не знаем порядка расчета поступлений, зато знаем, что они отсчитываются не от мировых, а от промежуточных трансфертных, можно сказать, “вывозных” цен, рассчитываемых вполне известным образом: исходя из возвращения в Казахстан лишь той части валютной выручки, которая необходима для оплаты внутренних расходов. И чем дешевле местные деньги, тем выгоднее “вывозная” схема.
Это и есть стержневой конституционный принцип “вывозной” модели в паре с иностранным инвестированием и зарубежными заимствованиями. И в увязке с компрадорским участием в такой модели верхушки старого Казахстана.
Вот вам и главное отличие нашего Национального фонда от норвежского: режим накопления “избыточной” валютной выручки закончился. Ещё с 2013 года Национальный фонд из накопительного режима переведен в расходный. Тогда считалось — на время, оказалось — навсегда. Накопилось все: платежный баланс Казахстана из избыточного стал отрицательным, приток новых иностранных инвестиций меньше, чем вывоз доходов инвесторами и кредиторами.
А сейчас пришло время решать не как экономить средства Национального фонда или на что их тратить, а как переделывать “вывозную” экономику в национальную. В этой связи последнее: нефтяной шок 1973 года помог арабским режимам национализировать свою нефть. А у нас конституционная новация о принадлежности земли и недр народу пока бездействует.
Пётр СВОИК, коллаж Владимира КАДЫРБАЕВА
